Победа – одна на всех
Рождение театра – это событие. ТЮЗ – событие в театральной жизни нашего города. Четыре спектакля нового театра дают обильную пищу для размышлений и критикам, и зрителям. Споры о спектаклях, поставленных и сыгранных на его маленькой сцене, возникают везде. Эти споры - бесспорное свидетельство популярности театра.
Театр на деле – это создание традиции, а не спектакля. Давно отвыкли мы, чтобы зритель ходил не на пьесу, не на актера, а в театр. Последние дни все чаще слышно: «Пойдем в ТЮЗ». Не на «Жестокость» или «Третью ракету», а именно в ТЮЗ. И когда зритель, плачущий, смеющийся, устраивает десятиминутные овации, забыв, что театр начинается с вешалки, перебираешь в памяти, когда же такое было. Перебираешь – и не припоминаешь.
Я искренне убежден, что театр одного спектакля существует только в уме незрелого дилетанта. Театр растет от работы к работе, на сцене просто так ничего не случается. Для многих актеров, вчерашних выпускников, первые роли в «Недотроге» и «Персональном деле» были первыми не только в Орле, но и в жизни. Сумма театральных приемов в «Ракете» очень неоднозначна. Удачи спектакля – это удачи театра. Очень важно отметить это сейчас, когда за спиной у ТЮЗа не сорок, а только четыре спектакля. С неудачами более сложно, не принято перекладывать их на плечи «театра вообще». Борис Цейтлин, постановщик «Третьей ракеты», - режиссер с буйной, я бы сказал, неистощимой театральной фантазией. Он предлагает актеру и зрителю подчас невыполнимо трудные задачи. История жизни и смерти артиллерийского расчета – это рассказ, в котором угол зрения непрерывно меняется. Зритель вдруг оказывается рядом с расчетом и с ужасом смотрит, как надвигаются на него танки, то, цепенея, сидит как раз напротив расчета: с той стороны, откуда эти танки надвигаются. Медленно, «рапидно», как в кино, движется расчет на сцене. И это медленно – глазами сестры милосердия: уж больно быстро идут невидимые «тигры».
Василь Быков, долгое время считавшийся погибшим, - художник жесткий и менее всего склонный развлекать молодежь байками про войну. Цейтлин, кажется, тоже развлекать не умеет. Он ставил (не в Орле) сказки Шварца и «Женитьбу» Гоголя, и герои становились гротескными. Он даже у Чехова находил «страшные» рассказы. На его спектаклях или очень смешно, или очень страшно. В «Третьей ракете» мирная жизнь расчета, дающего первый бой, - это жизнь сугубо цивильная – с байками, анекдотами, с драматическими, но какими-то уж больно мирными страстями. Смешно. Весь второй акт – оцепенение зала, оказавшегося нежданно-негаданно один на один с лавиной «тигров», против которых «сорокопятка» - пушечка да и только. Условность приемов, бытовая проза, внезапно переходящая в ритмическую, уже не кажутся условными – страшно. Да какая ж она противотанковая, эта пушечка-игрушечка? А она точно такая, какой была в жизни, легендарная сорокапятимиллиметровая – отчаянная и беззащитная.
В городе, где нет семьи, в которой хоть бы один солдат не погиб в ту далекую войну, нравственный смысл спектакля открывается особенно остро. На сцене не рядят подвиг в одежды киноштампов, он, подвиг, открывается как откровение. Артиллерийский расчет – маленький островок войны – показывает жизнь и смерть героев, которые героями себя никогда не считали. Все-таки они герои. Война в «Ракете» не пересказана, а представлена. Происходившее стало происходящим.
«Третья ракета» - спектакль очень искренний. Василь Быков (через Цейтлина, разумеется: сценическая редакция инсценировки сделана самим режиссером) – так вот, Быков предложил театру очень сложные условия. Соблюдение их – дело не настроения, а опыта. Много изменений претерпел жанр этого произведения. У Быкова – повесть-притча, в программе спектакля – легенда, а на сцене – нечто совсем иное. Бытовая манера игры, к которой сообразно воспитанию и пристрастиям тяготеют актеры, в сочетании с условностью, предложенной режиссером и художником С. Шавловским, рождают не притчу, не легенду, а современную трагедию. У сложного спектакля сложная жизнь. Сложное интересно. Интересное сложно. Переживая вместе с героями расчета, зритель одновременно радуется, что наконец-то попал на спектакль, где не все уныло узнаваемо…
Медленно наплывает на зал расчет противотанкового орудия. Так вот оно как было на самом деле? «Третья ракета» - не сумма знаний о войне, а сложное театральное действие. Результат – слезы победы. Не все актерские работы равнозначны, говорить о них можно подробно и долго. Милосердна ли сестра милосердия Люся в исполнении заслуженной артистки РСФСР Жанны Хрулевой? Актерский наигрыш, опыт ранее сыгранных спектаклей на этот раз не всегда спасает актрису.
Только в финальной сцене обнажается тот нерв, который в потенциале актрисе присущ. Сцена благодаря Хрулевой безысходно трагична, слова прощания – ничего не значащие слова, шепот даже – делают ее одной из самых пронзительных в спектакле. Пять раз гибнут на сцене герои. Их смерть играется другими, играется отношением к этой смерти. И почти все актеры, уходящие со сцены, а значит из жизни, не играют ухода: махнув рукой, уходит со сцены, как усталый актер, командир расчета Желтых (артист Ерин). Пластически не найдены и уходы других героев.
Действие спектакля приковано к авансцене, актер, выходящий из светового круга, будто выходит из игры. Поэтому в жестком ритме второго акта видны «швы», отделяющие одну сцену от другой. Особенно если режиссерская задача требует от актера перехода от бытовой манеры игры к условной. Требует уточнений ритм почти всех сцен первого акта.
Финал спектакля – контрастно звучащая песня о празднике со слезами на глазах – снимает напряжение второго акта, возвращая зрителя в день сегодняшний, мирный, спокойный. В приемах спектакля очень многое – от кино. И музыкальный финал спектакля звучит так, как звучит марш в конце «Белорусского вокзала». Вот здесь возвращенный на мирную землю зритель скандирует героям спектакля. Аплодисменты долгие, искренние, как и слезы. ТЮЗ показал свою третью серьезную работу. Это – третья победа. И она – на всех, кто изо дня в день занимается очень трудным делом – созданием театра.
В.ПОЧЕЧИКИН.
