ЧАРЛЬЗ (с настоящей болью). У моей жены есть любовник?
КРИСТОФОРО: Что заставляет вас так думать?
ЧАРЛЬЗ: Потому что уже три месяца как она отвернулась от меня. Просто отвернулась. Вы знаете, как женщины отворачивают свои лица, когда не хотят, чтобы их целовали. Так она отворачивает лицо, взгляд, мысли. Все! Наши ленчи, обеды и ужины проходят в молчании… А, если она говорит, то себя не слышит. В прежние дни она обычно оставалась в постели после того, как я уходил на работу. Я, говорил, что мне это не нравится. Теперь она вскакивает, и в восемь ее уже нет дома… Как будто ей невыносимо полежать в нашей кровати лишнюю минуту. Однажды, на прошлой неделе она вскочила в шесть. И, когда я спросил, она ответила, что хочет полюбоваться восходом солнца. (Взрываясь.) Черт побери, вы думаете, я дурак? Она с кем-то видится, разве не так? Смотрите, вчера вечером она не пришла вообще.
КРИСТОФОРО: Вообще?
ЧАРЛЬЗ: Нет, пришла, но после двух часов ночи! И ни одного слова объяснения.
КРИСТОФОРО: А вы ее спрашивали?
ЧАРЛЬЗ: Если я ее о чем-то спрашиваю – через минуту ссора. (Пауза.) Скажите мне. Что, кто-то есть?
КРИСТОФОРО (тихо). Да.
ЧАРЛЬЗ: Продолжайте.
КРИСТОФОРО: Мне трудно.
ЧАРЛЬЗ: Как часто они встречаются?
КРИСТОФОРО: Каждый день.
ЧАРЛЬЗ: Каждый день?
КРИСТОФОРО: Да.
ЧАРЛЬЗ: Опишите его.
КРИСТОФОРО: Хорошо… Я бы сказал, он очень красив.
ЧАРЛЬЗ (с горечью). Конечно.
КРИСТОФОРО: Очень уверенный в себе, знаете, изящный, хорошо одет. Я бы сказал, дипломат.
ЧАРЛЬЗ: Дипломат?
КРИСТОФОРО: Дипломат.
ЧАРЛЬЗ: Дипломат?.. А, в Никарагуанском посольстве была вечеринка…
КРИСТОФОРО: Нет, он определенно не никарагуанец.
ЧАРЛЬЗ: Откуда Вам это известно?
КРИСТОФОРО: Да, справедливо. У вас очень точный ум, мистер Сидлей. Я согласен, что когда вы встречаете абсолютного незнакомца в первый раз, нельзя с точностью сказать, что он не из Никарагуа.
ЧАРЛЬЗ: Как он с ней себя ведет?
КРИСТОФОРО: Очень вежливо. Он выказывает громадное уважение.
ЧАРЛЬЗ: Вы хотите сказать – они не целуются при народе?
КРИСТОФОРО: Конечно, нет.
ЧАРЛЬЗ: Тогда что они делают?
КРИСТОФОРО: О… счастливо смотрят друг на друга. Обмениваются глубокомысленными взглядами. Улыбаются такими чуть заметными улыбочками.
ЧАРЛЬЗ: Секретные улыбочки.
КРИСТОФОРО: Я бы сказал, наблюдают друг за другом с расстояния, их отношения – это по большому счету – нежность.
ЧАРЛЬЗ: Вы бы сказали так?
КРИСТОФОРО: Да, я бы сказал.
ЧАРЛЬЗ: Черт бы ее побрал!
КРИСТОФОРО: Мистер Сидлей!
ЧАРЛЬЗ: Черт ее побери! Черт с ней! (Зло.) Как его зовут?
КРИСТОФОРО: Я не знаю.
ЧАРЛЬЗ: Лжец!
КРИСТОФОРО: Я не знаю.
ЧАРЛЬЗ: Слушайте меня, вы же сыщик, не так ли?
КРИСТОФОРО: Вы знаете, что это так.
ЧАРЛЬЗ: И это ваша работа – находить имена и адреса.
КРИСТОФОРО: Я полагаю, да.
ЧАРЛЬЗ: Или вы к вечеру узнаете имя и адрес этого мужчины, или я размозжу ваш чертов череп.
КРИСТОФОРО: Мистер Сидлей! Вы не имеете права так со мной разговаривать. Я профессионал.
ЧАРЛЬЗ: Ты ползающая, плачущая, нахальная маленькая рептилия!
КРИСТОФОРО: Я не хотел огорчать вас. Вы заставили меня. Признайтесь честно! Вы заставили меня.
БЕЛИНДА: Чарльз!
ЧАРЛЬЗ: Тихо!
БЕЛИНДА (голос из-за двери). Чарльз!
ЧАРЛЬЗ: Моя жена! Она пошла наверх. Что мне делать? Вам надо убраться отсюда.
КРИСТОФОРО: Как это можно сделать?
ЧАРЛЬЗ: Через эту дверь. Там есть пожарная лестница, она ведет в убежище. Быстро! Позвоните мне домой утром. Торопитесь!
КРИСТОФОРО: Какой номер вашего домашнего телефона?
ЧАРЛЬЗ: Он есть в телефонной книге.
КРИСТОФОРО: Хорошо. (Уходит в правую дверь.)
ЧАРЛЬЗ (громко). Входи, дорогая.
КРИСТОФОРО (возвращаясь). Эй!
ЧАРЛЬЗ (шепча). Что?
КРИСТОФОРО: Мое миндальное печенье. (Берет со стола пакетик.) Его выпекают каждый день и доставляют из Вены.
ЧАРЛЬЗ: ПОЖАЛУЙСТА. (Кристофоро бежит к двери, Чарльз, идя это, отпирает правую дверь.) Привет, дорогая. Вот неожиданная радость!
БЕЛИНДА (входит с букетом в руках. Это красивая девушка лет двадцати двух). Почему дверь заперта?
ЧАРЛЬЗ: Я ее всегда держу на замке по утрам в субботу. Ты же знаешь, я не принимаю клиентов по субботам. Почему ты не в Кортон Блю?
БЕЛИНДА: Я ушла, потому что мне надоело изучать, как правильно держать поварешку.
ЧАРЛЬЗ: И пришла сюда?
БЕЛИНДА: Как видишь.
ЧАРЛЬЗ: Почему? Ты не была здесь больше года.
БЕЛИНДА: Я шла мимо.
ЧАРЛЬЗ: Шла мимо?
БЕЛИНДА: Да, я думала, что застану тебя. Сюрприз, приятный сюрприз. Кто ест йогурт?
ЧАРЛЬЗ: Я.
БЕЛИНДА: С каких пор? Я думала ты его терпеть не можешь.
ЧАРЛЬЗ: Ты так думала? А! Так ты еще не все обо мне знаешь.
БЕЛИНДА (снимая с плеча сумочку и ставя ее на диван). Я закажу, чтоб доставили домой.
ЧАРЛЬЗ: Нет, нет, спасибо.
БЕЛИНДА: Почему нет, если ты его любишь?
ЧАРЛЬЗ: Я люблю его в офисе и не люблю дома. Очень просто.
БЕЛИНДА: Ты себя хорошо чувствуешь?
ЧАРЛЬЗ: Отлично.
БЕЛИНДА: По тебе не скажешь. (Она ставит цветы в вазу.)
ЧАРЛЬЗ: Белинда, это всего лишь мой офис.
БЕЛИНДА: Я знаю это, Чарльз, и сюда нужны цветы. Разве они не красивы? На углу стоял мужчина и продавал. Мне кажется, он малаец, по любому счету, у него были глаза цвета топаза, и я купила всю охапку. Малаец сказал, что если я куплю все, то над моей головой ни разу в году не соберутся тучи. Какая прелесть так сказать!
ЧАРЛЬЗ: Как ты можешь носить эту шляпу? (Снимает и кладет на стол.) Цыганка, на прошлой неделе продавшая тебе побеги вереска за пять фунтов, и то поступила лучше.
БЕЛИНДА: Это потому, что он принадлежит к вымирающей расе и я не могу этого вынести. Как это должно быть ужасно – принадлежать к вымирающей расе. Как яганские индейцы. Я где-то читала, что осталось всего девять яганцев во всем мире. Нет, правда! В Южном Чили! Где «Энциклопедия – Британника?» Проходит какое-то время и мать-природа говорит: «Скоси их!» и народ исчезает, как скошенный урожай. Разве это не печально? Представь! Девять маленьких сморщенных людишек, сидящих у зеленой воды и ждущих смерти
ЧАРЛЬЗ (мрачно, почти зловеще). Представляю.
БЕЛИНДА: Да что с тобой?
ЧАРЛЬЗ: Очень жаль, что я не яганский индеец, правда? Тогда я может получил бы больше внимания от тебя. Не так? Невыполнимое требование от мужа к жене, да? Внимание. Заметь!
БЕЛИНДА: Я заметила тебя, Чарльз.
ЧАРЛЬЗ: Очень остроумно.
БЕЛИНДА: Я и не старалась быть остроумной.
ЧАРЛЬЗ: Где ты была вчера вечером?
БЕЛИНДА: Не дома.
ЧАРЛЬЗ: Ты ведь знала, что я собирался кого-то пригласить к нам.
БЕЛИНДА: Ты сказал: возможно…
ЧАРЛЬЗ: Хорошо, я звонил тебе отсюда в шесть и тебя не было дома.
БЕЛИНДА: Ну и что? Я нужна, чтобы разлить виски или обрезать сигару гостю?
ЧАРЛЬЗ: Вряд ли дело в этом.
БЕЛИНДА: Я бы сказал, именно в этом. Ты всегда говорил, что хотел бы, чтобы я принимала твоих друзей, но как только у нас гости, ты сам разливаешь портвейн и посылаешь меня за чем-нибудь из гостиной. Просто не верится, что мужчина в твоем возрасте должен переливать портвейн в графинчик и разливать его в бокалы по часовой стрелке за обеденным столом. В такие минуты ты выглядишь на все сто. Когда я рассказываю моим друзьям, они просто не могут поверить.
ЧАРЛЬЗ: Я уверен, что не могут. Но и их понятия об этикете вряд ли кто-либо примет за норму, разве не так?
БЕЛИНДА: О, пожалуйста.
ЧАРЛЬЗ: Что?
БЕЛИНДА: Не твоим ледяным голосом, я не могу вынести это: «Вряд ли кто-либо скажет»… «Я с ужасом думаю…», «Кто-то будет сожалеть, моя дорогая» - и так все утро, этот канцелярский язык. Это так старомодно.
ЧАРЛЬЗ: Ты так полагаешь? Действительно?
БЕЛИНДА: Да, полагаю действительно. Действительно! Действительно! Люди не говорят так больше, Чарльз. Это чистой воды ерунда.
ЧАРЛЬЗ (подходит к Белинде). Где ты была?
БЕЛИНДА: С моими друзьями.
ЧАРЛЬЗ: Конечно. В каком-нибудь нелепом маленьком кафе-баре, я полагаю.
БЕЛИНДА: Совершенно верно, как ты бы выразился.
ЧАРЛЬЗ: Рассказывая истории обо мне. Как я говорю, какие слова употребляю. Мое поведение за столом. Очень преданно, вынужден заметить.
БЕЛИНДА: И где был ты? В снобистском старом Клубе, окруженный компанией кашляющих дедушек с нездоровым темпераментом, слабыми мочевыми пузырями, боящихся женщин и розово-лиловых от бренди? Какая прелесть!
ЧАРЛЬЗ: Отвратительная картинка.
БЕЛИНДА: Ты мне рассказываешь?
ЧАРЛЬЗ: И куда ты идешь сейчас? Я имею в виду, куда ты шла? Еще один кафе-бар?
БЕЛИНДА: Возможно.
ЧАРЛЬЗ (вырывая книгу из ее рук). Белинда! Что означает слово «жена»?
БЕЛИНДА: Что?
ЧАРЛЬЗ: Наверное тебе никто никогда не объяснял значение этого слова. Конечно, не в этом маленьком заброшенном регистрационном офисе, на котором ты настаивала, так как не могла войти в церковь. Но это не имеет значения. Рискуя прозвучать еще более старомодно и помпезно, моя дорогая, напомню тебе, что выйдя за меня замуж, ты заключила контракт со мной. Женитьба – это контракт.
БЕЛИНДА (садится). Хорошо, что ж из того? В нем ничего не говорится о том, что женщина должна бросить своих друзей и сделать ими друзей мужа. Я знаю, что так поступают, но я не вижу смысла в этом. Я никогда не клялась «лелеять, пока смерть не разлучит» этих ярко-розовых старичков в болезнях и здоровье. Я люблю своих друзей. Как я могу быть верной тебе, если я не верна им.
ЧАРЛЬЗ: Позволь спросить, что это значит?
БЕЛИНДА: Что ты не единственная моя обязанность в этом мире, как я не единственная твоя. Мы можем быть преданы разным людям. Ты не можешь дать все только одному человеку. И один не сможет все это использовать. И ты, безусловно, не можешь получить все только от одного человека. Только то, что ты получаешь секс от мужчины, еще не значит, что ты получишь от него шутки, юмор, или что-то, что может дать кто-то, кто помешан на джазе, например. О, я знаю, что мужчина хочет иметь права быть всем для жены, но такого никогда не случиться. Это ужасная натяжка.
ЧАРЛЬЗ: Очаровательно.
БЕЛИНДА: Да, это так.
ЧАРЛЬЗ: Это не правда! Ты говоришь о мужчинах словно они закуска: этот в селедке, этот к майонезу, этот к маринованной свеколке.
БЕЛИНДА (поднимаясь, проходя мимо стола к Чарльзу и целуя его). Но это именно так и есть. И как умно, что ты так сравнил. Прелесть!
ЧАРЛЬЗ: Да, это глупо и по-детски. Полагаю, я и не должен был ожидать ничего другого.
БЕЛИНДА: Спасибо за «Глупо».
ЧАРЛЬЗ: Если бы ты была настоящей женщиной, тебе бы не казалось, что это трудно - получить все от одного мужчины. Видеть в нем все и надеяться быть всем для него. Но это, конечно, за гранью твоего понимания.
БЕЛИНДА: Спасибо за «грань понимания».
ЧАРЛЬЗ: О, прекрати это.
БЕЛИНДА: Тогда ТЫ прекрати.
ЧАРЛЬЗ: Выслушай меня и постарайся понять. Хватит возиться с этими цветами.
БЕЛИНДА: И так?
(Небольшая пауза. Чарльз собирается с мыслями.)
ЧАРЛЬЗ: Разреши мне что-то объяснить тебе. В каждом мужчине есть секс, шутки, джаз и много более важных вещей, чем эти В нем вся человеческая история. В одном зародыше. Но нужен кто-то, кто бы любил его, чтобы это зерно росло. Если оно не растет, то потому, что его недостаточно любят. А такая любовь может идти только от взрослых.
БЕЛИНДА: Чем я не являюсь. Теперь спасибо за чертовское «не взрослая». Хорошо, я не взрослая. Чья это чертова вина? У нас не дом. Это школа!
ЧАРЛЬЗ: Это неправда.
БЕЛИНДА: Но это так, Чарльз. Только посмотри как ты держишь эту линейку. (Пауза. Она смотрит на него серьезно.) Когда-то ты БЫЛ всем для меня. Я думала, что ты самый фантастический человек, которого я когда-либо встречала. Я точно помню момент, когда я в тебя влюбилась. Это было в половине четвертого, в четверг, 19 февраля, два года назад. Ты только то объяснил мне «Теорию натуральной селекции», наследственные качества зародыша, значение Эго и супер Эго и был на полпути к объяснению Баховского «Си-минор», сборник первый, хорошо темперированный клавир. Я говорила себе: «Как может столько уместиться в одной голове? Он не показушник, эти темы приходят в его голову естественно, в разговоре». Я восторгалась тобой. Мир показался мне неожиданно таким огромным. Ты был первым, кто показал мне, что интеллектуальность – это прекрасная вещь. Большинство моих друзей живет только чувствами. Они просто как кроты, прячущиеся в темных маленьких норках чувств. И я была такой. Чувства, чувства все время, но никогда ничего не понимая. Когда ты встретил меня, я готова была сказать и сделать все, лишь бы меня приняли… Я думала, что буду больше нравиться людям, если они будут знать, что мне нравится то же, что им. Поэтому я все время притворялась. В конце я уже не могла сказать, что я люблю на самом деле, из того, о чем говорю,